Читаем без скачивания Индеец с тротуара [Сборник] - Урсула Ле Гуин

«Важно правильно выбрать тональность, барышня. Ваш голос лучше всего звучит в соль мажоре. Это хорошо, ибо соль мажор — счастливая тональность. Си — бемоль мажор, наоборот, немного грустная, а до минор еще грустнее…»

Каждый вечер после ужина Лоретта бежала в мастерскую, чтобы поупражняться в том, чему она научилась днем.

Но сегодня Лоретта была недовольна собой. Спустя неделю занятий с Эдди Лоретте перестали нравиться те звуки, которые раньше приводили ее в восторг. Да, она научилась брать простые аккорды, но у Слепого Эдди они получались намного интереснее — с легкими переливами, с неожиданной сменой тональностей и добавочными нотами, которые сразу же меняли всю картину. Одна такая нотка делала аккорд вдвое звучнее. Лоретта также не была уверена в том, что она правильно усвоила ритм. Ей было значительно легче его удерживать, когда Слепой Эдди сидел рядом, мурлыча себе под нос мелодию и ногой отбивая такт. Не желая сдаваться, Лоретта попробовала еще раз, напевая вполголоса.

С каждым тактом она все больше входила во вкус, веселее и игривее получался у нее аккомпанемент. Лоретта уже готова была поверить в то, что ей наконец удалось найти нужную манеру исполнения, когда за ее спиной раздался громкий, неприятный смех. Лоретта перестала играть и обернулась.

Смех повторился.

— С чего ты взяла, что можешь научиться играть блюзы? Этому не учатся. С этим надо родиться.

Лоретта так увлеклась игрой, что не заметила, как стемнело. В наступившей темноте она не могла разглядеть лица говорившего, а голос показался ей незнакомым.

— Такой девице, как ты, играть блюзы — все равно что Эдгару Гуверу танцевать бугалу. — В этот раз сатанинский надрывный смех донесся уже из другого угла. Лоретте стало страшно: это мог быть вор, бандит — да кто угодно мог зайти с улицы в открытую дверь мастерской! Но в следующий момент мимо проехала машина, и в свете ее фар в дальнем углу комнаты блеснули круглые стекла очков.

Лоретта встала и на ощупь добралась до настенного выключателя. Всегда она оказывается в невыгодном положении перед этим мальчишкой, подумала Лоретта. Ну так надо, по крайней мере, лишить его дополнительного преимущества — скрываться от нее в темноте.

— Не нравится — не слушай, — спокойно ответила Лоретта и зажгла верхний свет, осветив сидевшего на корточках в одном из углов Фесса, надутого, уродливого, похожего на жабу.

При ярком электрическом свете в нем не было ничего пугающего.

— Почему тебе обязательно все надо обругать? — с неожиданной смелостью спросила Лоретта. — И вообще, что ты против меня имеешь?

— Откуда ты взяла, что я против тебя что-то имею, свистушка?

— Нет, правда! Ты слова не можешь мне сказать, чтобы не оскорбить меня. Что я тебе такого сделала? Сидела здесь одна, играла на рояле…

— Ты оскорбляла мой слух, — проворчал Фесс. — То, что ты тут изображала, слишком напоминает издевательства белых музыкантов над нашей музыкой. Пустое трыньканье, и ни капли души.

Его замечание уязвило Лоретту: оно было не так уж далеко от истины. Разве сама Лоретта не замечала, какими неуклюжими были ее попытки воспроизвести музыку Слепого Эдди. Но, как бы то ни было, сдаваться без боя она не собиралась:

— Я, между прочим, не белая.

— Почти белая, — раздраженно произнес Фесс. — Ты когда последний раз смотрела на себя в зеркало?

— Человек не виноват в цвете своей кожи, — ответила Лоретта и, не подумав, добавила: — Я же не ругаю тебя за то, что ты урод.

Фесс вздрогнул и съежился, словно захотел вдруг стать меньше и незаметнее, но Лоретте было не до его чувств.

— Поэтому ты такой злой и вредный, — продолжала она. — Если бы ты был добрее к людям, все бы забыли о том, что ты… несимпатичный. Странно, что такой умный парень не понимает таких простых вещей.

Одним длинным прыжком — он все больше напоминал ей лягушку — Фесс с корточек поднялся на ноги и неуклюже заковылял к двери, словно был ранен. Лоретта вновь пожалела о том, что вовремя не придержала язык. Но Фесс был слишком горд, чтобы имело смысл просить у него извинения. Заметив у него под мышкой свернутые в трубку листки бумаги, Лоретта решила попробовать с другого конца:

— А что это у тебя? Рассказы для газеты?

— Ну! — прохрипел в ответ Фесс.

Ощущая себя победительницей, Лоретта с радостью пошла на уступки.

— Ой, дай мне их почитать. Ну, пожалуйста! Мне безумно интересно!

— Все равно не поймешь, — сердито проквакал в ответ Фесс, однако остановился, боком повернувшись к Лоретте.

А я очень постараюсь, — усердно заискивала перед ним Лоретта. — Я, конечно, мало чего понимаю в расовой проблеме и подобных вещах. Но, если я чего-нибудь не пойму, может, ты будешь

добр и объяснишь мне.

Из-за толстых стекол очков на Лоретту смотрели удивленные, настороженные глаза.

— На, — сказал Фесс и неуклюже протянул ей листы бумаги.

«ДАДИМ ОТПОР РАСИСТСКИМ ПАУКАМ!!!!!» — прочла Лоретта на первом листе, крупными буквами и с пятью восклицательными знаками. И дальше, с абзаца:

«Вооруженное чудовище преследует наш народ. Большое, жирное, с красной шеей и в синей форме, оно избивает наших женщин и детей и убивает всех молодых мужчин, которые попадаются ему на пути. Хотя сам он большой, мозги у него маленькие: обычно он носит 2–го размера фуражку и 12–го размера сапоги. И однако этот полуидиот имеет АБСОЛЮТНУЮ ВЛАСТЬ над нами! Если мы не разделаемся с этим чудовищем, значит, мы заслуживаем те страдания, которые он нам причиняет…»

Лоретта перестала читать и робко заметила:

— Ты очень хорошо пишешь.

— Спасибо, — коротко ответил ей Фесс.

— Но, — продолжала Лоретта, — тебе не кажется, что ты немного преувеличиваешь?

— Каждое слово здесь — правда, — ответил Фесс, сердито уставившись в какую-то точку на стене, чуть справа от Лоретты. — Дальше я привожу примеры, подтверждающие мои слова. Примеры из жизни, из газет.

— Я знаю, что это правда, — возразила Лоретта. — То есть что полицейские злые. Некоторые из них. Но ведь не у всех же у них большие ножищи и маленькие головки. Некоторые бывают довольно… пропорциональные. — Лоретта едва не рассмеялась.

— Я пишу о символическом полицейском! — закричал Фесс. — Я просто соединил вместе всех «пауков», которых знаю, понимаешь? — Он нетерпеливо взмахнул рукой, как бы показывая, что объяснять это Лоретте значит даром тратить время. — Ладно, все это мелочи. Главное — распространить призыв.

— Да, конечно. Но представь себе: в один прекрасный день какой-нибудь человек встречает полицейского-го, который выглядит как все нормальные люди. Или у того маленькие ноги и большая голова. И, может, шея у него будет совсем не красная, а белая или загорелая. А теперь представь, что в тот же день тот же самый человек читает твою статью. И думает: «Этот писатель наврал в мелочах, значит, и в главном он не прав».

— Я же говорил, что ты не поймешь! — Фесс протянул руку за статьей.

— Погоди, я тут еще кое — чего хотела посмотреть, — сказала Лоретта, быстро перелистывая бумаги.

— Ты это тоже не поймешь. Верни мне все назад!

— Фесс, ну подожди, пожалуйста, — попросила Лоретта. — Дай мне это прочесть. Я так много слышала о твоих стихах, но ни разу не читала ни одного твоего стихотворения.

— Хорошо, только побыстрее, — проворчал Фесс и, засунув руки глубоко в карманы брюк, повернулся спиной к Лоретте.

Подозревая, что к своим стихам он относится с еще большей щепетильностью, Лоретта решила не критиковать их, даже если они не понравятся ей, как его статья. Но в ее решимости нужды не возникло.

— Здорово, Фесс! — воскликнула Лоретта, кончив читать. — Я надеюсь, что твоя газета обязательно выйдет. И ты напечатаешь их на первой странице.

— Ты это серьезно? — вновь удивленно вытаращил на нее глаза Фесс.

— У меня, к сожалению, никогда так не выйдет. А жаль! — искренне призналась Лоретта.

Все еще не веря ей до конца, Фесс нервно взмахнул рукой и сказал:

— Послушай, я боюсь, ты не поняла. В этом стихотворении говорится не просто о коте. Оно — о человеке, который…

— Прекрасное стихотворение, — быстро перебила его Лоретта. — И все здесь понятно без всяких объяснений.

— Его надо еще доработать, — смущенно заметил Фесс.

— Зачем? В нем и так все замечательно. И не смей менять в нем ни одного слова.

Фесс неуклюже переминался с ноги на ногу; казалось, похвала смутила его больше, чем критика. Потом молча протянул руку за листками.

Лоретта отдала ему все, кроме стихотворения.

— У меня к тебе просьба, Фесс. Можно я оставлю у себя стихи? Всего на один вечер? Ну, пожалуйста!

— Зачем еще? — встревожено покосился на нее Фесс.

Лоретта хотела было признаться ему во всем, но передумала.